Батюшка особенно заботился об улучшении народного пения. Так шло до 1932 г. Вызвали тогда старосту и о. Александра в сельскую управу — и всему наступил конец. О. Александр уехал.

Вскоре он был поставлен епископом, потом архиепископом. В 1937 году митрополитом Константином (Дьяковым) был назначен Управляющим Харьковской епархией. Здесь он быстро приобрел такую же всеобщую любовь. Был он человеком необыкновенно живым, общительным, ласковым и вместе умел свою стойкость сочетать с удивительной выдержкой, которая проявлялась во всем. Так, например, его не удовлетворяла рутина, которую он нашел в Харькове. Он привык к вдохновенно-торжественному провождению служб, но ничего не стал ломать. А однажды, на Пасху, дал показательный урок. На первый и второй день служили, как обычно, а на третий службы не предполагалось — все на работе. Владыка обратился с просьбой к народу и клиросу не отходить от святого обычая, установленного Церковью, — все три дня совершать праздничные службы: “Возвеселимся о Господе.” Несмотря на рабочий день, храм оказался по-прежнему переполненным народом. Началась праздничная служба, но хор по- принятому начал петь быстрым темпом и не повторял всех праздничных песнопений. Владыка обратился к народу: “Пойте все!” — И весь народ стал петь пасхальный канон. А клирос, сначала растерявшись, подхватил пение и стал руководить им, так что служба прошла с таким молитвенным подъемом, как никогда. Владыка после службы специально благодарил хористов, а те (некоторые с 30-тилетним стажем) потом говорили, что в их жизни никогда не было такой благодатной службы и никогда архиерей так тепло им не выражал благодарности.

Одну за другой стали закрывать церкви в Харькове. Дольше всего, кроме Николаевской, оставалось три: Трех Святителей, Журавлевская, в рабочем поселке с необыкновенно самоотверженным батюшкой и, наконец, две церкви на горе Холодной: Озерянская и Николаевская. Наконец осталась открытой только Николаевская церковь на весь Харьковский район.

Церковь была на окраине, и народ мог собираться туда без особого опасения. Собирались отовсюду. Сам Владыка приезжал на извозчике с другого конца города за 5 км, где один церковный человек пустил Владыку к себе жить.

Во время служения вл. Александра в Николаевском храме было предложено дать живоцерковникам 2 воскресения для совершения служб. Народ пришел в большое волнение, но Владыка удержал от эксцессов. “Дадим им место,” увещевал он. Предложено было дать живцам один из приделов, отделив его стеной от остального храма. На их службах никого не было, кроме 40 организаторов этого прихода, хотя там было духовенство и прекрасный хор получавших жалование из каких-то источников.

А в самом Николаевском храме бывало столько народа, что причащение длилось несколько часов. Исповедь, конечно, была общей при таком количестве исповедников. Кончалось причащение в пять часов вечера, надо было до всенощной совершить множество крещений (до ста двадцати). Крещение тоже совершалось общее. Владыка умел всех вдохновлять: какой был подъем, какое пение. Народ приезжал из дальних мест и терпеливо простаивал долгие службы. Владыка при обычном пении говорил: “Разве так холодно просят? Пойте все: Подай, Господи.” И когда тысячная толпа едиными устами , единым сердцем начинала петь, — такая молитва звучала в храме, о которой здесь, заграницей, и малого понятия не имеют.

Не минула общая судьба ревнителей за правду Церковную и вл. Александра. Он это чувствовал и просил своих духовных чад не унывать: “Что бы дальше ни было — держитесь, крепитесь.” Близким он говорил, что он последний архиерей на юге России.

В морг Харькова был привезен из корпуса неизлечимых больных колонии НКВД на Каченевке голый труп старика с номером на ноге и документом, в котором была указана фамилия — Петровский, с предписанием похоронить. Доктор, бывший иподиакон, и привратник, дежуривший у ворот, архимандрит, получивший здесь работу (прот. Иоаким Орехов), сразу же опознали Владыку Александра. Он был обрит и острижен, но его величественный вид отличал его от сотни трупов, жалких в своей наготе. Но вдруг было получено из тюрьмы предписание: труп Петровского немедленно возвратить, т.к. он был послан по ошибке. Перевязавши номер с тела Владыки на тело одного безродного, отправили последнего с документами Петровского в тюрьму. А Владыку одели в архиерейское облачение и о. архимандрит, который всегда, служа в морге, отпевал всех попадавших сюда, отпел и Владыку. Ранним утром вывозили гроб вл. Александра, но вся улица оказалась запруженной народом, по преимуществу сверкая белыми косынками сестер Козельщанского монастыря. С плачем, с крестным знамением, опускаясь на колени, встретила толпа повозку с гробом. Возчик быстро погнал лошадей. Нельзя было не бояться такого обнаружения секретных похорон.

Владыка был похоронен за Холодной горой на кладбище села Зелютина. Это было осенью 1939 г. Могила его стала предметом почитания. На следующую осень — поминали годовщину.

Собралась несметная толпа — тысяч восемь. Прибыла милиция. Но порядок не нарушался. Церковь оказалась закрыта. Шла служба у живцов, но там кроме “сороковки” никого не было, никто из собравшихся туда не пошел.

И вот была совершена полная служба двенадцати Евангелий на площади — тайно. Впереди стояли многочисленные священники без облачений, окруженные тесной толпой молящихся. Они про себя читали соответствующие Евангелия, а затем раздавалось: “Слава страстем Твоим, Господи...” и все положенные песнопения пелись самим народом. Возгласы совершались про себя, благословение давалось тайно. Народ стоял с принесенными свечами. Погода была дивная, тихая...

Память Святителя Александра празднуется 1-го июня (нового стиля). Мощи его перенесены в Свято-Благовещенский собор, где почивают в специальной раке. Перенесение мощей празднуется 12 ноября по новому стилю.