Весть о необычайном явлении - слезах из очей на иконе Богоматери в доме одной молодой греческой православной семьи недалеко от Нью-Йорка, в Лонг-Айленд (в марте 1960 года) - облетела даже часть американской прессы. Когда икона в торжественной обстановке препровождалась в греческий соборный храм, то над автомобилем, где помещалась икона, вились непрерывно три голубя, оставившие процессию только тогда, когда икона была внесена в храм. Через месяц такое же источение слез открылось на другой иконе Божией Матери, в той же местности, а затем и на третьей, поставленной на место увезенной в храм второй иконы. Тройственность явления присуща знамениям, даваемым свыше, как говорит опыт Церкви.

Слезы Богоматери! Явление, приводящее в трепет и благоговение. Оно свидетельствует о том, как близка миру Богородица. Но лучше бы этих слез не было! Если в семье нет для детей большего горя, как видеть плачущей свою мать, то каким должно быть сильным и страшным потрясением для христиан знать, что из-за них проливает слезы Матерь Божия!

Говорят ли они об общем духовном падении человечества, а в частности - и о нашем духовном падении? Оплакивают ли они страдания и беды христианского мира, уже им испытанные? Предвещают ли эти слезы новые испытания? Свидетельствуют ли они о том, что Небеса видят скорби, слышат плачущих и что Богородица Своими слезами возвещает утешительное: "Я с вами!"

Душа человека так же естественно тянется к Богу, как растение к солнцу. Псалтирь, книга до-христианской эры, со всей силой свидетельствует о природном, врожденном характере этого стремления.

Томление о Боге, потребность молиться Ему, искание пути к единению с Богом всегда были у лучшей части человечества. Но никогда не выражалось это стремление с большей силой, чем в Христианстве, давшем неисчислимые сонмы самых чистых, светлых и высоких духом людей, всецело посвятивших себя Богу, радостно жертвовавших всем земным ради небесного. В этом - психологическое подтверждение правды сущности нашей религии, свидетельство истинности веры христианской.

В основе той или другой философской системы может лежать пессимизм. Но в основе религии всегда было и остается чувство радости. Как бы ни были искажены многие религии человечества (заменив истину Божию ложью, почитание Бога - почитанием твари), они все же были выражением благодарной радости за жизнь. Только падшая природа человека влекла его часто к выражению ее грубыми и низким формами. Чистое наслаждение красотами природы вполне естественно вызывает у чутких людей хвалебные гимны Богу.

Христианство, истинная и чистая религия, есть источник выражения высокой и святой радости. Христианское подвижничество является доказательством непобедимой, светлой основы христианства, показывая, что никакие лишения и телесные стеснения не способны затмить блаженства жизни во Христе. "Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь" - наставляет Апостол. "Да возвеселится сердце мое бояться имени Твоего," - повторяется в молитвах и псалмах. "Да в радости душевной восстанем ко славословию Твоему..".. И самый сильный, скорбью покаянный 50-тый псалом "Помилуй меня, Боже" трижды говорит о радости, прося о возвращении ее согрешившей душе.

Доказывать бытие Божие, искать новые аргументы, защищать божественную истину, оправдывать Божии дела - наше ли это дело?

Наша задача - охранять себя от безбожных мыслей, выпрямлять дорогу своего ума. И охранять других, подобных нам людей, - тоже наше дело. Против своих колебаний и темных мыслей и против чужих, враждебных вере, вторгающихся в наши умы, нам нужно находить противоядие. Наша историческая эпоха есть эпоха рационализма. Рационализм есть враг религии. Отражать его приходится его же оружием, логикой, но только как вспомогательным. У нас имеется оружие гораздо более сильное. Какое? Вера. "Это есть победа, победившая мир, вера наша."

Потому и догматические рассуждения о Боге, именно о Самом Боге, должны быть, по возможности, более кратки. Что в силах сказать мы о существе и свойствах Божиих? Наши речи о Боге должны быть в высшей степени осторожны, скромны, просты, чужды мудрований и немногословны. Благочестие внушает нам избегать частого произношения имени Божия в житейских речах: "не произноси имени Господа Бога твоего напрасно." Иудеи в древности избегали даже писать главное имя Божие - Иегова - и заменяли это имя значками или общим именем Господь. Такое отношение гармонирует в совершенной степени с Заповедью о том, чтобы наш ум и все наше духовное существо были наполнены благоговейными мыслями о Боге.

Почему не являет Себя Бог нам так, чтобы не возникло в нас никаких сомнений и колебаний? Потому что не возможно нам, телесным, настолько близко приблизиться к Богу. Вот сравнение: Наша жизнь питается солнцем, как и всякая жизнь на земле; но если бы мы вошли в солнце, то мгновенно сгорели бы. А между тем, как кротко и нежно выращивает оно былинку! И много излучается солнцем таких лучей, от жгучего действия которых мы защищены силами той же природы. Как между солнцем и нами есть воздушная завеса, так есть некая невидимая завеса между нашим существом и Существом Божиим, как бы ни был близок Он к нам. Сквозь эту завесу проникает наша душа верою. "Не может человек видеть Меня и жив быть, " говорит Господь Моисею. И образы явления Бога людям суть именно "образы" только, ибо "Бог - огонь попаляющий." И, однако, Бог дал людям видеть Себя. Для этого Сын Божий явился в истинно-человеческом виде. "Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни."Он - не как огонь попаляющий, а как тихий Свет. И мы славим Его словами: "Свете тихий святые славы Отца Небесного." Но и здесь нужна вера. Как вера нужна, чтобы познать Бога в Его величии и непостижимости Существа Его, так же нужна она, чтобы увидеть и признать Бога в Его кротости, смирении и земном умалении. "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят." При чистоте сердечной вера достигает такой твердости и силы и дает такие благодатные состояния, что она равняется уже зрению небесного. Такова вера святых.

Вера религиозная, христианская вера, есть особенное таинственное состояние души, или способности души, проникающая одновременно ум, сердце и волю, действенная сила, начало, способное господствовать над всей душевной жизнью, начало всего, оживляющее, бодрящее, руководящее. Вера есть огонек, поднимающийся над уровнем душевной жизни, свидетельство "духа," т.е. высшего строя души. Верующий человек чувствует, что он имеет некий плюс по сравнению с людьми неверующими. Вера есть сила, ключ к силе, а лучше сказать по прекрасному, образному выражению о. Иоанна Кронштадтского: "вера есть ключ к благодати." Апостол Павел пишет: "Вы получили доступ к благодати" в христианстве через веру. Апостол Петр называет веру "драгоценнейшей верой." По древнеотеческому образному выражению, вера есть черпало, черпающее из божественного источника. Она дает возможность таких достижений, какие совсем недоступны без веры: они выражаются в даре совершать чудеса. Обетование Христово: "Именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы" - тысячекратно подтверждено в истории христианской Церкви. Вера дает, таким образом, средство проникновения духа человеческого в таинственную, духовную, невидимую область, она "есть вещей обличение (т.е. обнаружение действия сил) невидимых.

Душа человека полна перекрещивающихся влияний и различных мысленных течений. Через ум приходят мысли, как говорит апостол, "то обвиняющие, то оправдывающие одна другую," мысли светлые и темные, высокие и низкие, утверждающие и возражающие. Ум живет в смене бодрости и дремоты, острого зрения и ослепления. Жаловался некто своему старцу, что неблагоприятные мысли входят в его душу. "Раскрой свой плащ, задержи ветер," - сказал ему старец. - "Не можешь задержать? Так не можешь ты укрыться и от того, что носится в духовном воздухе. "Бывает, что с одним из таких веяний душа с трудом справляется по причине их силы: это "волки мысленные;" беречься их нужно, как бережемся болезнетворных влажных и холодных течений воздуха. С другими с трудом справляемся по причине своей временной вялости, апатии, падения духа, т.е. того, что Отцы называют унынием.

"Задремала душа моя от уныния, прилипла к земле душа моя" - скорбит древний псалмопевец. "Дух праздности, уныния.... не даждь ми," - молимся мы словами православного подвижника. Все подвизавшиеся говорят о возможности посещения духа уныния, и потому часты в молитвах прошения об избавлении от него. То - мучительные безблагодатные состояния, как бы ослепления души, пока не сменятся они новым приливом благодатной веры и молитвенного усердия. Праведник молится: "открой очи мои и уразумею чудеса от закона Твоего,... просвети очи мои, да не когда усну в смерть,... уныние бесовское далече от меня отгнано быти сотвори святыми Твоими ангелы."

Однако не всегда бывают без пользы затруднения и смущения, встающие перед умом в области веры. Любое совершенствование происходит через преодоление препятствий. С возрастанием сил человек преодалевает все более высокие препятствия - порой сам ставя их перед собой - и побеждая их, становится на высшую ступень. Подобное совершается и в области религиозной, в сфере веры. И какое торжество духа переживает человек, когда новая, светлая мысль озаряет его душу и преодолевает мысленное препятствие!

С приятностью произносим мы слово: "благодарю." За маленькое доброе пожелание, за всякую услугу есть потребность сказать: спасибо - спаси Боже. Слова эти выражают внутреннее чувство, они не являются лишь показателем хорошего воспитания, они диктуются инстинктом. Когда человек находится в толпе, и кто-то, незамеченный, окажет ему маленькую услугу, человек ищет глазами: кого поблагодарить? Как часто люди пользуются прессой, чтобы поблагодарить за сочувствие в их горе, за участие в трудный момент известных или неизвестных им лиц! Чувство благодарности не ограничивается словами, оно стремится быть выраженно делом, и потом все еще живет в душе благодарной памятью.

Но если мы бываем благодарны за малое, как нам не благодарить за великое - за радость бытия, за способность мыслить, любить других, за зрение и слух, открывающих нам жизнь мира, за возможность общения с людьми и за все дары природы, которыми мы пользуемся? Как не благодарить, когда мы избавлены от опасности или когда посетит нас то, что мы называем счастьем? Но как беден тот человек, который готов благодарить за поданный ему стакан воды и которому "некого благодарить" за высшее, за великое, за главное!

Жизнь! Это все, что я имею, чем дорожу и без чего - меня нет! Но, оказывается, в нашу эпоху есть тенденция ответить на поставленный вопрос отрицательно, и ответить, якобы, от имени науки. Были и есть ученые, занятые воспроизведением посредством химических реакций, "живой клетки," зачатком всякой жизни. Лаборатории, изучающие физиологию растений, стараются проникнуть в "механизм роста растений." Вырисовывается задача показать, что в основе бытия лежит механизм, а то, что мы называем жизнью, есть лишь некая видимость, лишь форма нашего восприятия. Вот, для примера, в прессе упоминают об открытии в растениях нового элемента - хлоропласты или более основной загадки - фотосинтеза (поглощение растениями солнечной энергии). Это толкуется, как простая химическая реакция, где не участвует никакая особая жизненная сила и которую можно серийно производить в лабораториях. Но удастся ли таким научным путем объяснить весь механизм мира?

Не хочется верить, что такая тенденция характеризует науку о природе в целом. Не может дух грубого материализма захватить подлинную науку так, чтобы она обходилась без понятия "жизнь" в объяснении тайн природы. Остается удивляться, как механизация практической жизни нашего быта влияет на склад мышления людей, внушая, что жизнь мира есть механизм, подобный мертвой машине.

Сначала: "нет Бога." Потом: "нет души." Наконец: "нет жизни!"

В небольшом рассказе Вересаева "Эвфимия," написанным им в советский период, больная женщина, предчувствуя медленно приближающуюся смерть, восторгается греческим философом-материалистом Демокритом: он уже более 2х тысяч лет назад говорил, что все вещество состоит из атомов, а ощущения и мысли - только изменения тела... Но вот оказывается, что будучи эстетом по природе, она любит поэзию, зачитывается Тютчевым, поэтом, который внушает, что природа не бездушный лик, в ней есть душа, в ней есть свобода, есть любовь, в ней есть язык... Так помимо желания, у советского человека обнаруживается разлад между материалистическим пониманием и естественным внутренним чувством: второе вылезает из под покрова первого, как шило из мешка. Шила в мешке не утаишь.

Четверостишье Гумилева прекрасно:

Конечно, нельзя догматизировать эти слова. Против каждого высказывания здесь можно возразить: Вечность мира не то, что вечность Бога; жизнь людей мгновенна, но жизнь души не мгновенна; скользок совет мир любить, а в Бога только верить. Однако, в этом четверостишии дано превосходное поэтическое выражение глубокой идеи: полнота жизни состоит в восприятии мира, как творения всеблагого Бога. Принимая жизнь, как дар Божий, человек живет в оптимистическом гармоничном мировоззрении, созидающем душевный мир и бодрый, светлый взгляд на жизнь.

Человек благополучен внутренне, когда нет в нем душевного разлада. Таков смысл трехстишия Полонского:

"Блажен, кому дано два слуха:

"Кто и церковный слышит звон,

"И слышит вещий голос Духа."

Смысл этих слов, очевидно, в том, что человек нашего времени тогда живет полной, содержательной жизнью, когда его внутренний голос (будет ли то поэтическое или философское вдохновение или просто общее миропонимание) соединяется с верностью традиции, с привитой ему религиозной верой.

Нужно признать, что русская поэзия золотого, 19го, века литературы, сама обладала в значительной степени этим качеством и потому была целостной, идейной и полноценной.

Едва ли есть человек, даже среди неверующих, который бы не пережил хоть один раз в жизни таинственного явления, вроде вещего сна или необъяснимой случайности, оберегшей его жизнь. Только чаще люди не оглядываются назад, забывают, а то даже стараются и не заметить. Многие из нас, когда они уже близки к границе своего земного поприща, могут, должны бы сказать о себе словами псалмопевца:

Наблюдение собственной жизни является одной из причин, почему люди, безразличные в молодых годах к религии, на личном опыте почувствовав десницу Божию, приходят в старости к искренней сердечной вере и раньше холодные, становятся благочестивыми, богобоязненными, богомольными. Благочестие не есть признак старости. Оно присуще всем возрастам, и горячее чувство естественнее в молодых летах. Но "благочестие старости" есть признак непотерянного, непренебреженного опыта жизни, а признак памяти об явлениях милости Божией.

Христианская вера есть состояние светлое, "дневное." Вера в Бога, в невидимый духовный мир, в жизнь после телесной смерти - реалистична, потому что она опытно подтверждена воспринятыми явлениями, духовным опытом и откровениями, которых удостаивались святые Христовой Церкви, а равно и благотворностью веры, внутренне ощущаемой рядовыми членами Церкви. Поэтому христианину должен быть чужд так называемый мистицизм, который отличается отходом от реальности и уверенностью в своей особой близости к духовному миру и способностью в него проникать. При таком настроении легко подчиниться вредной мечтательности и потерять правильный, православный строй души. Так в сумерки работа воображения способна подавлять человека и представлять образы, далекие от действительности.

Подлинная вера трезва, и все руководители истинно христианской духовной жизни ставят "трезвение души" в основу духовного делания. Трезвение души есть оберегание себя от самообольщения, от повышенного мнения о себе, равно как и от уныло-безнадежной самооценки. Это есть прямой и простой взгляд на жизнь, на себя и на всех окружающих, взгляд, освещенный светом веры. Церковь просит в молитвах дарования верующим "трезвения души, оставления грехов, общения Духа Святого." О. Иоанн озаглавил свой дневник: "Моя жизнь во Христе, или минуты духовного трезвения и созерцания, благоговейного чувства, душевного исправления и покоя в Боге."

Природа живет неизвестной нам своей внутренней жизнью, почти недоступной науке. Какие страшные силы скрыты в ней, даже в малых частичках веществах, - показало изучение атома и освобождение, или разложение, его. И в то же время, с какой мягкостью и кротостью действуют эти силы в жизни мира! Какая согласованность в действиях стихий природы и какое сотрудничество, взаимопомощь! Вот - ветер и облако. В них нет даже собственного бытия, нет своего жизненного ядра, какое имеет каждая ничтожная былинка, они только мгновенные явления: был ветер - и нет, сгустилось облако - и вылилось дождем, нет его. Но посмотрите, как мудро сотрудничают они с солнцем и друг с другом, и сотрудничество их направлено на благо других, особенно на то, чтобы давать жизнь растениям. Облако дает им влагу, защищает их от жгучих лучей солнца. Но облако не имеет своей энергии для движения в воздухе, эту задачу берет на себя ветер, который гоняет облака, уводит и наводит их. Ветер потом сушит землю, оберегая ее от вредного для растений окисления, а заодно и от острого действия прямых солнечных лучей. Где скрыты вы, добрые, разумные силы, действующие в этих явлениях? А вот лесная роща, нетронутая человеком, предоставленная сомой себе. Лес, если рука человека не вмешивается в его жизнь, располагается как органическое целое, как собирательный организм: окружает себя опушкой густых колючих кустарников, как оградой, допускает внутри себя наиболее для него выгодный травяной покров, собирает и хранит нужные для него водные резервуары, регулирует проникновение лучей солнца в свою чащу, оберегает внутри себя менее стойкие, менее выносливые породы растений. Не удивительно поэтому возникновение в человечестве пантеистических представлений, мыслей о присутствии в природе лесных, водяных и других божков. У художников чувство природы выливается как бы в пантеизм... например у Тютчева: "Не то, что мните вы, природа - не слепок, не бездушный лик, в ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык." И далее у Тютчева идет прямое обличение торжествующего ныне материализма.

Но не придем ли и мы, в таком случае к пантеизму? Нет, наш разум должен подняться выше. Не божественен атом, который люди разбивают и заставляют служить себе. Не божество - то, что находится в полном нашем распоряжении, а частично, и в распоряжении животных. Тот же поэт не мыслит пантеистически, когда представляет мир ризой Божией: "Ткань природы, мировая риза Божия, может быть." Такой образ близок к библейскому, более чистому: "Ты одеваешься светом, как ризою" (Пс. 103).

Природа скрытой в ней разумностью будит нашу мысль. Она внушает нам, что в ней, помимо материи и силы, есть еще нечто высшее: она имеет свой слух, чтобы исполнять повеления Божии: "Да изведет земля... да изведет вода;" повинуется смоковница словам Спасителя: "да не будет на тебе плода во век"; и бурное море исполняет повеление Его: "умолкни, перестань." Природа проникнута волей служения указанным ей свыше целям; всем своим бытием она славит Бога, исполняет веления небесных чинов: господств, властей и сил. И мы исповедуем в молитве (чин освящения воды): "Тебе трепещут умные все силы природы, Тебе поет солнце, Тебе славит луна, Тебе присутствуют звезды, Тебе слушает свет, Тебе работают источницы..."

Читаем в 1-ой главе послания ап. Павла к Римлянам: "Открывается правда Божия от веры в веру." Это значит, как огонек от огонька. Как же нужно беречь этот огонек! Без него мы - как потушенная свечка. Хранить нужно искру веры. Остерегаться дуновения противного ветра, то есть общества враждебного вере, книги, отводящей от веры, собственного брожения мысли.

От веры в веру. Значит по преемству. Учимся вере у апостолов, из их писаний, всегда хранящих в себе живой источник веры. Здесь вера от веры передается через слово. Учимся от близких к нам по времени святых: здесь передача на близком расстоянии силой огня их веры. Учимся в Церкви и от Церкви, лицом к лицу с Церковью. Так и ап. Иоанн писал своим духовным детям: "много имею писать вам, но не хочу на бумаге чернилами, а надеюсь придти к вам и говорить устами к устам."

От веры в веру. На протяжении длинного ряда веков передается вера от одного церковного поколения другому церковному поколению, от отцов - детям, от мучеников, исповедников, святителей, подвижников - людям, их видевшим, поучавшимся от них, вплоть до нас, хранящих святую память о них. Это есть священная передача - передание веры. Поэтому-то мы особенно дорожим знанием жизни и наставлениями святых, близких нам по времени: от их веры, непосредственно прикоснувшись к ней, можем верою возжигаться сами. Так идет цепь: "от веры в веру," от апостольских времен до нашего времени.

Проф. Несмелов в книге "Наука о человеке" выражается так: "Атеизм есть вывод знания на основании незнания." Формулировка эта метка. Атеисты не видят Бога, не знают Бога, а потому не признают Его бытия. Более осторожные из них называют себя "агностиками," т.е. не знающими (идя за английским философом Спенсером), но, "не зная," они, конечно, не руководятся законами религии. Люди более грубого образа мышления рассуждают прямолинейнее, хоть логически и неправильно: "я не знаю Бога, значит нет Бога."

Мы не можем отрицать существования в природе разума, хотя он находится в какой то неведомой нам форме. Видим, как растение своими корнями отвоевывает нужное ему для жизни пространство, ищет и находит в одной и той же почве питательные элементы совершенно различные, нужные именно только этому виду растений, соки, столь разнообразные для каждого из видов растений, добывая их путем искуснейшего химического разложения почвы. Равным образом, мы не можем отрицать существования в животном и растительном царстве эстетического, художественного начала, проявляющегося в разнообразии и гармонии красок и форм. И даже едва ли можем отрицать наличие некоего, как бы нравственного начала, в природе, видя содружество, взаимопомощь, готовность служения, когда травка готова себя предоставить в питание животному или когда дерево старается произвести возможно лучшие плоды на утеху человеку; готовность, иногда близкую к самопожертвованию. Скажут, что нельзя назвать это нравственным свойством, т.к. нравственность предполагает свободную, разумную волю. Да, но если так, то нужно искать источник сознательный, разумный для этого бессознательного. Мысль поднимается к Творцу и к силе Промысла Духа Божия, дающего всему, что существует "жизнь, дыхание и все" (слово ап. Павла в Афинском ареопаге по книге Деяний).

Мир, творение Божие, является, в этом смысле отражением - пусть слабым и бледным - свойств своего Создателя и к этому Первоначалу, Первообразу направляет нашу мысль. Скажем и здесь словами о. Иоанна из "Моя жизнь во Христе." "Весь мир: небо и земля и все, что в них, море и все, что в нем есть излияние бесконечной благости Божией, Его разума и бесконечной силы и могущества, благости к тварям, которых Он создал для радости и блаженства, в особенности - благости к человеческому роду. Мир есть зеркало благости, разума, премудрости и силы Божией. Итак, не к миру, а к Богу прилепляться должно нам. "Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле. Изнемогает плоть моя и сердце мое: Бог - твердыня сердца моего и часть моя вовек."

Что может быть ближе нашим глазам, ушам, уму - всему нашему существу, чем жизнь? Все живет, всюду жизнь. А между тем, что может быть для нас загадочнее жизни? Еще до сих пор люди не прешли в согласие по вопросу: есть ли жизнь начало первичное или явление вторичное? Источник ли она или следствие? Корень бытия или цветок бытия? Для людей с верою в Бога здесь нет вопроса. Жизненное начало лежит в основе всего бытия, оно вложено в него Творцом.

Лишь только жизнь оставляет вещество, оно становится мертвым. Как оставляет - непостижимо. Хотелось бы ухватить ее в этот момент, но убегает она, как ртуть из под пальцев. Выжжена, вырвана, скошена трава, - и жизнь в данной ей Богом форме ушла из нее. Умер человек, жизнь его оставила тело. Но она не погибла. В разрушенном, преданном земле теле ее место займут постепенно, формы жизни гораздо более низкие. Но её жизненное начало, разумное, сознательное, какое мы воспринимаем нашим собственным самосознанием, ее душа, не умирает. Она уходит, унося с собой, прежде всего, то, что она принесла в тело. Принесла человеку самосознание в индивидуальной, личной форме - и уносит его с собой, наполнив его достойным вечности (а м.б. и не достойным) содержанием.

Так, предположительно, говорит рассудок. Но твердо и ясно о бессмертии души свидетельствует христианская вера. "Создал Бог человека из персти земной и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою" (Быт. 2:7). Не может умереть дыхание Божие! Тело умерло, а "дух возвратился к Богу, Который и дал его" (Екклезиаст Солом.). Вот наша богооткровенная истина, вот наша вера.

Наряду с проявляющейся вокруг нас в природе разумностью, гармонией и красотой, видим в ней же явления противоположные. Видим страшные катастрофы в природе, которые приносят страдания и гибель живым существам, наблюдаем слепоту и обманчивость инстинкта в животном мире; вражду, пожирание слабых сильными и, наконец, болезнь и смерть. Эти явления открывают нам глаза на истинный характер природы, они не позволяют её обоготворять. Благодаря им мы познаем ложность пантеизма. Человеку присуще искать высшее начало и поклоняться ему. Но, хотя присутствие и действие этого начала он видит повсюду, сама природа не может быть понята, как такое высшее начало: в ней имеется положительное, и отрицательное, в ней есть разум и неразумие, есть доброе и злое. Таким образом сама природа внушает нам, что над ней есть Начало другое, совершенное. Да и как можем мы признать божественность природы, когда сам человек становится господином природы? В художественной форме выразил двойственность природы, наличие в ней добра и зла, поэт Ал. Конст. Толстой:

Едва ли не у каждого из нас есть в прошлом, в памяти о прошлом, факты, говорящие о связи с духовным миром, факты материалистически не объяснимые, ясно свидетельствующие, что над нами есть Недремлющее Око. Только многие люди закрывают глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать. Но чаще бывает, что люди помнят такие факты, да не в силах согласовать с их голосом свою жизнь. В минуты раздумья или задушевной беседы всплывает наверх это таинственное, чтобы потом снова уйти в тайники памяти. Редко люди предают гласности такие переживания. Здесь может быть и скромность, и нежелание фигурировать своим именем в печати, и сомнение - поверят ли, ни сочтут ли выдумкой или даже плодом душевного расстройства. Однако некоторая часть таких фактов становится достоянием печати. Если бы даже собрать такого рода сообщения за последние годы, то получилась бы целая книга. Но пока господствует материализм, достигнет ли цели такая книга? Они "видя не видят и слыша не слышат" и не желают обратиться к Тому, Кто готов исцелить их, - это слепые люди заявляющие, что они принципиально не признают чудес.

Для христианина совершенно ясно, что за свое благочестие, за свою веру, он не должен ждать, как награды, земного благополучия. Спаситель не обещал Своим верным земного довольства. Не напрасно символ Христианства - Крест, Распятие. Однако человеку не чуждо человеческое, и сердце спрашивает: почему хулители веры торжествуют и благоденствуют, где же правда Божия?

Испокон веков поставлена эта тема. Одно из первых мест занимает она в ветхозаветных писаниях, а особенно в Псалтири. Псалтирь ставит ее со всей горячностью и в очень смелых, дерзновенных выражениях. "Боже отмщений, яви Себя! Восстань, Судья земли, воздай возмездие гордым! Доколе, Господи, нечестивые торжествовать будут? Они изрыгают дерзкие речи, величаются все, делающие беззаконие, попирают народ Твой, Господи, угнетают наследие Твое!" (Пс. 90). "А я, - едва не пошатнулись ноги мои, едва не поскользнулись стопы мои, - я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо им нет страданий до смерти их, и крепки силы их; на работе человеческой нет их, и с прочими людьми не подвергаются ударам. Оттого гордость, как ожерелье их..... И говорят: как узнает Бог? И есть ли ведение у Вышнего?" (Пс. 72).

И тот же псалмописатель в том же псалме дает ответ на свой ропот и недоумение и на уныние от царящего зла. Нет, весы правосудия существуют, возмездие в свое время приходит. "Однако за неправду Ты положил им злое, низложил их, когда они возгордились. Как пришли они в запустение? Внезапно исчезли, погибли за беззаконие свое" И раскаивается певец в своем бывшем малодушии: "Я был невежда и не разумел; как скот я был пред Тобою." Теперь глаза его открылись: "Кто мне на небе? И с Тобою ничего не хочу на земле!"

Не только о возмездии беззаконным говорит Псалтирь, надеющихся на Бога, верных Ему она утешает. С другой стороны, суммировать ее мысли можно следующими словами псалма: "многи скорби праведным, но от всех их избавит я Господь" (Пс. 33:20), т.е. скорби будут, но они преходящи. В тишине сердец Господь Свою благость завещает верным Ему. "Как много у Тебя благ, которые Ты хранишь для боящихся Тебя и которые приготовил уповающим на Тебя пред сынами человеческими: Ты укрываешь их под покровом лица Твоего от мятежей людских, скрываешь их под сенью от пререкания языков" (Пс. 30:20-21). Теми же отрадными мыслями весь наполнен известный 90 псалом: "Живущий под кровом Всевышнего."

И разве мало между нами лиц, которые, после пережитых в жизни событий, от всей своей души повторят за псалмопевцем весь 123-й псалом:

Бытие Бога "неизреченного, невидимого, непостижимого... Всесвятую Троицу во Единице" исповедуем мы. Бог троичен в Лицах, и нет Лиц больше или меньше, в троичности выражена вся полнота Его бытия: Бог над нами, Бог с нами, Бог в нас и во всем творении.

Над нами - Бог Отец, Источник приснотекущий, по выражению церковной молитвы, Основа всякого бытия, наш Отец, любовь наша, мы - дети Его, творение рук Его.

С нами - Бог Сын, рождение Его, ради любви божественной явивший Себя людям Человеком, чтобы мы знали и глазами своими увидели, что Бог с нами, совершеннейшим образом, "приискренне" приобщившийся к нам.

В нас и во всем творении - Бог Дух Святой, все Наполняющий: Иже вся исполняяй, жизни Податель Животворящий, Живущий Своей промыслительной силой во всем и во всех, изливающий Свою благодать святости на Церковь Сына Божия, на верующих, чтобы возвысить их и удостаивать общения с Богом в этой жизни и удостоить вечной жизни в Боге.

Апостол Павел учит нас: "Един Бог и Отец всех, Иже над нами (по изъяснению свв. Отцев, Бог Отец), и через всех (Бог Сын) и во всех нас" (Бог Дух Святой).

В праздник Пятидесятницы поет Церковь: " Едина Сила, едино Существо, Едино Божество, Ему же поклоняющеся вси глаголем: Святый Боже, вся содеевый Сыном, содействием Святого Духа; Святый Крепкий, Им же Отца познахом и Дух Святый прииде в мир; Святый Безсмертный Утешительный Духе, от Отца исходяй и в Сыне почиваяй: Троице Святоая, слава Тебе."

Что нужно, чтобы вера наша была спокойной, не шаткой, руководила нами, направляла наши поступки, была действенной, спасительной, целительной, утешительной? Что нужно, чтобы вопросы жизни не мучили, не выводили из духовного равновесия? Что нужно, чтобы не были мы тростями, колеблющимися от всех ветров?

Для этого нужно принадлежать к Церкви духом и телом, жить с нею одной жизнью. Один в поле не воин. А в Церкви - один за всех и все за одного, под водительством Христовым и в благодати Духа Божия. В Церкви мы, как дети в доме своих родителей, защищены со всех сторон, имеем о нас заботу, духовную пищу, духовное тепло и свет. К ней несем наши огорчения, в ней находим лечение от болезней духа и тела.

Полноту жизни Церкви находим в храме. В этом святом доме рождены мы для жизни вечной в крещении, в этом доме будет наше последнее прощание с земной жизнью, здесь будет сохраняться память о нас и будут возноситься, по смерти нашей, молитвы о нас.

Хотите знать человека, который ничего для себя не требует от жизни и всегда доволен жизнью; не заботится о своем здоровье - но полон энергии, почти без отдыха - и всегда бодр; не имеет богатства и раздает тысячи; врачует тяжело больных - не имея отношения к медицине; не гонится за славой, но всенародно известен; не ищет никаких удовольствий и всегда радостен; у кого в душе всегда мир, расположение к людям, нет никогда ни злобы, ни зависти, ни вражды, ни чувства обиды; полон смирения, но совершает великие дела; чей ум ясен и сердце открыто для всех; живет своей глубокой внутренней жизнью и в то же время полон деятельной любви к ближним и дальним?

Таким был о. Иоанн Кронштадтский, современник еще живущего старшего поколения. Где черпал свои силы кронштадтский пастырь? На страницах своего дневника о. Иоанн отвечает на наш вопрос много раз одним и тем же выражением: "Господь все для меня." Вот его слова:

"Что успокаивает меня в мыслях и сердце моем, то да предается письмени в память для меня и в постоянный покой сердца моего среди попечений и сует жизни. Что же это такое? Это - христианское, полное живого упования и чудной, успокоительной силы изречение: все для меня - Господь. Вот бесценное сокровище! Вот драгоценность, с которой можно быть спокойным во всяком состоянии, с которым можно быть и в бедности богатым, и при обладании богатством - щедрым, и с людьми любезным; с которой и по согрешении нельзя потерять упования. Все для меня - Господь."

"Господь все для меня: Он сила сердца моего и свет ума моего; Он движет сердце мое ко всякому благу; Он укрепляет его; Он и мысль благую дает мне; Он - покой мой и радость; Он моя вера, надежда и любовь; Он пища моя, питье мое, одежда моя, жилище мое. Как мать бывает всем для младенца: и умом, и волей, и зрением, и слухом, и вкусом, и обонянием, и осязанием, и пищей, и питьем, и одеждой, и руками, и ногами, - так Господь все для меня, когда я совершенно предаюсь Ему.

"Господь совершеннее всего доброго, что я мыслю, чувствую, делаю. О, как беспредельно широка действующая благодать Господа во мне! Все для меня Господь, и так ясно, постоянно. Моя - только греховность, мои - только грехи.

"Господь - бытие мое, Господь - избавление от вечной смерти, Господь - вечная жизнь моя, Господь - очищение и избавление от многих прегрешений и освящение мое, Господь - сила в немощи моей, упование в малодушии и унынии моем, Господь- животворящий огонь в холодности моей, Господь - свет во тьме моей, мир в смятении моем, Господь - заступник в искушениях моих. Он - мышление мое, желание мое, деятельность моя, люби и благодари непрестанно Господа! Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его, очищающего все беззакония твоя, исцеляющего все недуги твоя, венчающего тебя милостью и щедротами, исполняющего во благих желание твоя."

"Все для нас Господь, и мы сами по себе мало что можем сделать."

Вот какой источник сил и радости и жизни видит для себя и указывает нам о. Ионн.

"Вот перед нами живой человек: его глаза устремлены на нас, его уши открыты к слушанию, перед нами тело и душа его, но тело мы видим, а душу нет. Не видим его помышлений, его желаний, намерений, между тем, как нет мгновения, в котором душа его не мыслила и не жила соответственным ей образом. Так точно перед нами, около нас и в нас природа видимая, весь прекрасный мир Божий; мы видим в нем везде жизнь, стройный порядок, делание, но не видим Виновника жизни и порядка, не видим Художника, а между тем, Он во всякое время есть и во всяком месте, как душа в теле, хотя и не ограничивается им. Нет ни краткого мгновения, в которое бы Он, как Дух Всесовершеннейший, Премудрый, Всеблагий, Всемогущий, Вездесущий, не мыслил, не изливался в благости и премудрости на тварей Своих. Нет и кратчайшего мгновения, в которое Он не прилагал бы к делу Своей премудрости и всемогущетва, ибо Бог есть Существо самодеятельнейшее, в бесконечность производящее. Итак, ты видишь мир, но видь и примечай в нем везде Виновника его - Бога, везде в нем сущего, как исполняющего и все действующего и устрояющего."

"Вездесущие Божие есть пространственное и мысленное, т.е. везде Бог - в пространственном отношении и везде в мысленном: куда ни пойду я телесно или мысленно, везде я встречу Бога и везде мне навстречу Бог."

Эти прекрасные слова, принадлежащие о. Иоанну, разве не достаточны, чтобы убедить беспокойный ум?

(apolog_pomazansky_1.doc, 06-21-2000).